Образуют, по сути, единый тематический блок. По мысли Хейла, природой российской политики является доминирование патрон-клиентских отношений 2 и преобладание понятий над формальными правилами

1
kонтрапунkт №9 www.counter-point.org ноябрь 2017
Николай Петров
Три материала обсуждаемого номера журнала
Daedalus — Генри Хейла, Брайана Тэйлора и Станислава Маркуса
1
— образуют, по сути, единый тематический блок. По мысли Хейла, природой российской политики является доминирование патрон-клиентских отношений
2
и преобладание понятий над формальными правилами; автор считает, что, несмотря на бурную политическую динамику и постоянные изменения конфигурации сетей, российская политика была, есть и еще многие годы будет патроналистской. Из статьи Тэйлора следует, что силовики очень неоднородны и поэтому с уходом Владимира Путина не будут консолидированы, а скорее будут спасать шкуру поодиночке. Тэйлор не согласен с часто встречающимся соображением, что со сменой лидера российская политическая система едва ли изменится, поскольку ФСБ-сети используют находящиеся в их распоряжении секретную информацию и финансы, чтобы раздавить любого потенциального соперника. Маркус, автор третьего из рассматриваемых материалов, полагает, что не может быть расчета и на олигархов как инициаторов перемен.
Согласно Хейлу, патронализм — это устойчивая модель взаимодействия внутри социума; ее суть в том, что главным средством для достижения политических и экономических целей является система персонализованных поощрений и наказаний, распределяющихся по цепочке личных знакомств, — а не некие общие внеличностные принципы, идеологии или идентичности
3
Как правило, для патроналистского общества характерны несоблюдение принципа верховенства закона, высокий уровень коррупции и широкое распространение патрон- клиентских отношений. Одна из главных отличительных черт политического процесса в обществе с высоким уровнем патронализма — то, что основными акторами в таком режиме являются не формальные институты, такие как “партии” или “парламент”, но обширные
сети личных связей, пронизывающие, как правило, множество формальных институтов одновременно. В России самые важные сети обычно принадлежат к одной из трех категорий: те, во главе которых стоят “олигархи”; те, что организованы внутри региональных политических машин; и те, что связаны с разными ветвями государственной власти. Среди последних наиболее влиятельными в настоящее время, конечно, являются сети, связанные лично с Владимиром Путиным. Тот, кто контролирует эти сети, контролирует всю страну.
Сети в политическом процессе постсоветской России
Коалиция трех видов сетей, перечисленных выше, помогла Борису Ельцину выиграть выборы в 1996 году; это стало первым случаем демонстрации силы патронального президентства. Избирательный цикл 1999–2000 годов был классическим примером конку рен ции пирамид, представленных двумя примерно
Возможны ли
перемены
в сетевой России?
№9 / ноябрь 2017
Николай Петров

2
kонтрапунkт №9 www.counter-point.org ноябрь 2017
Николай Петров равными по силе объединениями олигархов, региональных политических машин и госчиновников — лужковско-примаковской и кремлевской. Путин, выиграв, встроил олигархов в государственные сети и ослабил политические машины регионов. Для этой цели он сначала убрал “приводные ремни”, выведя правоохранительные структуры из-под контроля глав регионов, а потом лишил политической самостоятельности и самих губернаторов, построивших машины.
Избирательный цикл 2003–2004 годов прошел спокойно, а в 2007–2008 годах в преддверии появления преемника снова усилилась конкуренция. В 2011–2012 годах, когда политические машины регионов были уже демонтированы, Кремль получил неожиданно низкие результаты на выборах. Чтобы избежать повторения подобной неудачи в будущем, можно было заняться восстановлением региональных политических машин, но вместо этого Кремль предпочел усилить единую пирамиду. Соответственно, продолжая логику Хейла, из трех ключевых видов сетей на сегодня осталось два: олигархический корпоративный и чиновно-корпоративный, с подразделением последнего на силовиков и “цивильников”.
Однако нет уверенности, что речь идет о разных сетях, а не об одних и тех же, рассматриваемых в разных ракурсах. Олигархические и государственные структуры диффундируют друг в друга, а региональные политические машины в большинстве своем разрушены. В отличие от политической ситуации прошлых лет, сегодняшние сети — скорее смешанные и отличаются друг от друга по масштабам охвата: среди них есть федеральные, федерально-региональные и региональные. А олигархи, политики-управленцы и силовики — разные измерения одной и той же сети. Наиболее крупные олигархи — обязательная часть политической системы, ее финансовый ресурс, используемый в том числе по распоряжению патрона
4
Таким образом, у патрональных сетей есть политические составляющие, а также силовые и те, что связаны с бизнесом, причем на разных этапах развития роль компонентов может меняться. Если во второй половине
1990-х, в условиях слабого государства, олигархи могли править бал, а силовики были у них на посылках, то позднее главным звеном стали чиновники — гражданские и силовые.
Некоторые из этих чиновников получили назначение в государственные олигархи и стали капитанами госкапитализма. Статус государственного олигарха позволяет сочетать мощь государственных ресурсов, включая силовые, с доходами и образом жизни обычного олигарха. Не случайно премьер-министр Дмитрий Медведев, по многочисленным слухам, в качестве приоритетного варианта на будущее предпочел бы пост главы “Газпрома”.
Главным госолигархом может считаться
Игорь Сечин. Агрессивно используя политический и силовой ресурсы, он не только подгребает все больше активов под “Роснефть”, но и выигрывает публичную конфронтацию с правительством и экономическим блоком администрации президента (в частности, по поводу приватизации “Башнефти”
5
, доходов “Роснефтегаза”
6
и пр.). За последние десять лет Сечин был и секретарем президента Путина в ранге замглавы администрации, и вице-премьером правительства, а в последние пять лет является президентом “Роснефти” и ответственным секретарем президентской комиссии по стратегическому развитию ТЭК.
Многообразные сетевые связи Сечина дополнительно усилены семейными: его дочь была замужем за сыном тогдашнего генпрокурора
Владимира Устинова
7
, который в 2007 году считался возможным преемником Путина от силового лагеря. Многолетним доверенным сотрудником, едва ли не младшим партнером Сечина можно считать Антона Устинова, племянника бывшего генпрокурора, до недавнего времени советника президента по развитию топливно-энергетического комплекса и экологической безопасности.
В 2016 году Антон Устинов возглавил компанию СОГАЗ
8
. Заметим, что аффилированную с Сечиным структуру “Интер РАО” возглавляет Борис Ковальчук, сын Юрия Ковальчука, близкого к Путину предпринимателя и одного из богатейших людей России.
Самого Сечина также называли в числе неформальных лидеров силовиков: будучи куратором силовых структур в Кремле, в 2004 году

3
kонтрапунkт №9 www.counter-point.org ноябрь 2017
Николай Петров он создал 6-ю Службу УСБ ФСБ, которую называли “сечинским спецназом” (ее сначала возглавлял, а потом до 2016 года курировал генерал Олег Феоктистов, сыгравший важную роль в преследовании бывшего министра экономики Алексея Улюкаева — см. ниже). До последнего времени патрональная сеть Сечина включала в себя и правоохранительный блок, однако процесс по делу Улюкаева демонстрирует, что это скорее осталось в прошлом
9
Сети возникают, живут, радикально преобразуются и служат материалом для новых.
В этом смысле интересна сеть Юрия Лужкова, которую Хейл приводит в качестве примера в своей ранее опубликованной книге
10
. В бытность Лужкова мэром Москвы это была мощная сеть, которую в силу особой центральной роли столицы было бы неверно описывать просто как частный случай региональной политической машины (в нее входили Валерий Шанцев, Георгий Боос и Михаил Мень, назначенные Путиным в 2005 году на посты губернаторов соответственно Нижнего Новгорода, Калининграда и Ивановской области и вырванные, таким образом, из лужковской сети). В сентябре 2009 года начальник
ГУВД Москвы Владимир Пронин, издавна входивший в лужковскую клиентелу, был заменен на “стороннего” Владимира Колокольцева. Через год со скандалом был отправлен в отставку сам Лужков. При этом председатель Мосгорсуда, обслуживавшего интересы Лужкова, одиозная Ольга Егорова до сих пор на месте. Следует отметить, что судебные составляющие сетей, как федеральные, так и региональные, — наиболее стабильны.
А вот бизнес-элементы сети Лужкова в лице
Андрея Бородина (банк “Москва”), жены
Лужкова Елены Батуриной (компания “Интеко”) и Владимира Евтушенкова (АФК “Система”) оказались “съедены” более удачливыми конкурирующими структурами (или их продолжают “доедать” сейчас). Политический блок лужковской сети, представленный сначала партией “Отечество”, а потом блоком
“Отечество — Вся Россия”, к которому можно отнести Вячеслава Володина, Олега Морозова,
Алексея Пушкова, Вячеслава Никонова, после поражения в борьбе за Кремль в 2000 году встроился в “Единую Россию”.
Существование сетевых структур невозможно отрицать, но сами сети можно также рассматривать и как институты — вопрос в том, насколько жесткие. Важной особенностью сетей является то, что, по сравнению с другими институтами, у них относительно короткое время жизни. Кроме того, одна и та же политическая партия или госкорпорация может служить базой для нескольких сменяющих друг друга сетей, а одно и то же лицо может одновременно принадлежать к разным сетям (к примеру, Алексей Кудрин принадлежит и к сети питерской мэрии, и к сети гайдаровских либералов-экономистов). Необходимо отметить, что наряду с сетями российская политическая система включает в себя целый ряд других структур или институтов: корпорации, землячества и пр. Иными словами, существует напластование сетей, но в разные моменты могут актуализироваться разные сети. Важным вопросом является и то, насколько сети иерархизированы и можно ли говорить о том, что каждая имеет собственного патрона.
В условиях слабой политической институционализации и низкого социального капитала работают связи, основанные на родстве
(этот феномен присутствует далеко не только в России; Россия, за исключением некоторых национальных республик РФ, здесь далеко не чемпион), корпоративной принадлежности, связках совместной деятельности. Последние — не марковские цепи, где каждый следующий элемент никак не зависит от предыдущего. Сеть отчасти снижает риски взаимодействия в сфере бизнеса или политики, добавляя взаимозависимости и поручителей.
“Мягкие” сети (расстояние в два рукопожатия между членами) обеспечивают вход, дают некий кредит и начальный капитал. “Жесткие” сети (совместное участие в бизнес-проектах) уже можно считать квазиинститутом.
Сети и неономенклатурнаясистема
Хейл пишет, что “исторически патронализм является общемировой нормой”, а страны Запада представляют собой исключение. Представляется, однако, что патрон-клиентские

4
kонтрапунkт №9 www.counter-point.org ноябрь 2017
Николай Петров отношения в какой-то степени присутствуют и в странах развитой демократии. Вопрос состоит в том, почему в России они доминируют. В современных условиях главным фактором, по-видимому, является номенклатурный характер элиты, когда влияние актора определяется почти исключительно местом в административной системе, а оно, в свою очередь, местом в той или иной сети.
Систему государственного управления, выстроенную за время путинского правления, можно назвать неономенклатурной (ННС).
В отличие от советской номенклатурной системы, где главную роль в подготовке кадров играл орготдел ЦК, в путинской главными оказались чекисты.
ННС с жесткой субординацией под страхом лишения номенклатурных благ, коллективными ответственностью и дисциплиной формализует связи в патрон-клиентских сетях и превращает сами сети в доминирующий институт. Каждый отдельный участник не обладает собственным индивидуальным политическим капиталом, а капитализирует свое положение в сети. Выбывая из сети, он теряет свой капитал. Недавние кадровые перестановки и отставки силовиков — Владимира Якунина, Виктора и Сергея Ивановых
(см. ниже) — наглядный тому пример.
ННС обладает изощренными практиками контроля, но лишена подсистем массового
“просеивания” и подготовки кадров; для нее характерна менее формализованная институционализация и отсутствие “коллективного руководства”. В результате она не способна к воспроизводству и не может пережить собственного лидера, не претерпев при этом масштабной трансформации.
Однако трансформация возможна и без смены лидера. Весь сегодняшний институциональный дизайн системы заточен под состояние покоя, а не движения. Для обеспечения движения не хватает форматов представительства и согласования интересов как региональных, так и корпоративных. Наконец, никакая политическая система не может существовать долго без несущих конструкций, в роли которых выступают формальные и неформальные институты, а также правила игры. В последние два-три года вслед за ослаблением формальных институтов стали резко ослабевать и неформальные. Старые правила игры больше не действуют, новые не объявлены. Представляется, что такое положение дел не может продолжаться долго и в ближайшем будущем Россию ждет реинституционализация в том или ином виде и установление новых правил.
Подобная реинституционализация может вести как к укреплению нынешней системы, включая ужесточение репрессий для обеспечения воспроизводства кадров, так и к ее демонтажу. В первом случае потребуется более жесткое закрепление номенклатурных позиций за теми, кто входит в состав “президентской вертикали” — включая администрацию президента, полпредов в федеральных округах и коллегии федеральных органов исполнительной власти в регионах; а также выстраивание эффективной системы отбора и подготовки кадров на базе, скажем, праймериз “Единой России” разного уровня.
Номенклатурная элита
Номенклатурная элита отличается от обычной политической элиты преобладанием наведенного потенциала, обусловленного положением в активной сети, над собственным. Это феномен плоских сетей с явным административным доминированием и, соответственно, почти тотальной зависимостью от одного патрона.
С концепцией патрональной политики
Хейла хорошо сочетается модель “Политбюро”, которую с 2012 года развивает Евгений Минченко. Если пользоваться терминами Хейла, то эта модель описывает самую главную сеть, ту, что связана лично с Путиным; в последней версии из восьми членов, включенных Минченко в “Политбюро 2.0”
11
, два госчиновника (Дмитрий Медведев и Сергей Шойгу), четыре олигарха — два государственных (Игорь Сечин и Сергей Чемезов) и два “частных” (Юрий Ковальчук и Аркадий Ротенберг), один глава региональной политической машины (мэр Москвы Сергей
Собянин) и политик-чиновник Вячеслав Володин, ресурсом которого являются полтора

5
kонтрапунkт №9 www.counter-point.org ноябрь 2017
Николай Петров десятка поставленных им губернаторов
(впрочем, “свои” главы регионов есть и у других “членов политбюро” — см. ниже). С учетом тех, кого Минченко называет “кандидатами в члены политбюро”, наверху пирамиды оказываются 50 человек, в том числе 29 госчиновников, 15 олигархов (в том числе шесть государственных), два главы регионов (Собянин и Рамзан Кадыров), а также два политика (Володин и Валентина Матвиенко) и два
“идео лога” (патриарх Русской православной церкви Кирилл и епископ Тихон Шевкунов, член Высшего церковного совета Русской православной церкви
).
Если посмотреть на Политбюро 2.0 с точки зрения представительства силовиков, то сейчас в него входит один силовик — министр обороны Шойгу и еще два “силоварха” — Сечин и Чемезов. Среди “кандидатов” их девять, включая Виктора Золотова, Рамзана Кадырова
12
и Сергея Иванова, находящегося в “переходной зоне”, на пути к более низкому статусу “члена ЦК”. Влиятельные силовики в большинстве своем — ветераны
“политбюро”, находящиеся на своих постах многие годы. Исключений два: глава Росгвардии Золотов и новый глава Службы внешней разведки Сергей Нарышкин недавно заняли свои посты; впрочем, оба являются ветеранами спецслужб. Среди покинувших олимп — силовики-отставники Евгений Муров (Федеральная служба охраны) и Виктор Иванов
(ФКСН) и остающийся пока на своем посту глава МВД Владимир Колокольцев.
Что касается олигархов, то все государственные олигархи достигли власти и богатства после прихода к власти Путина, а из девяти “частников” новых путинских олигархов, в конструкции Минченко, четыре, зато все, кроме Леонида Михельсона, на самом верху.
Из ельцинских олигархов в синклит наиболее влиятельных входят Владимир Потанин, Олег Дерипаска, Михаил Фридман и Вагит Алекперов, а из выдвинувшихся уже при Путине — Алишер Усманов. У всех олигархов ельцинской поры основным активом являются сырьевые ресурсы, в то время как у большинства путинских олигархов главный источник богатства — инфраструктурная собственность.
Все олигархи прошли серьезный отбор и жестко встроены в систему, однако они могут стать агентами перемен в силу нарастающей внутривидовой борьбы и желания любой ценой сохранить свои активы, что недостаточно учитывает в своих построениях автор
Daedalus Станислав Маркус.
Изменения в слое олигархов носят скорее эволюционный характер, и за последние пару лет никаких радикальных сдвигов здесь, пожалуй, не произошло. Исключение составляет упомянутое “подъедание” остатков лужковской группы и экспансия Сечина. А вот в силовой части ландшафт изменился радикально. В результате отмеченного выше ухода многолетних влиятельных руководителей-
“феодалов”, таких как Якунин, Виктор Иванов,
Муров, Владимир Кожин, меняется сама концепция устройства государства. Происходит централизация и инструментализация силовиков, когда силовой ресурс отсекают от политики, с тем чтобы соответствующие ведомства действовали по прямому заданию
Кремля, а не по своему разумению и не в интересах своей силовой корпорации.
Общий итог переформатирования силового блока включает в себя:
■
масштабные замены в руководстве практически всех структур силового блока, отчего а) оказались выведены из игры старожилы и модераторы, которые координировали действия разных ведомств (эту функцию в разное время выполняли Сечин и Владимир
Устинов, а также Виктор Иванов, а затем Муров и Евгений Школов); б) были ослаблены позиции большинства руководителей силовых корпораций. К середине 2017 года ослабленным выглядитсиловой блок в целом и отдельные его корпорации, а накопившиеся в нем внутренние дисбалансы сглажены;
■
усложнение всей конструкции и ослабление начавшего было складываться доминирования ФСБ — в результате воспроизводства сдержек и противовесов внутри ФСБ и превращения его в своего рода холдинг, а также выделения из состава МВД Росгвардии, новой силовой структуры. Само МВД перестало быть силовым ведомством, и к нему были присоединены ФСКН и ФМС;

  1   2   3